И, наконец, третья консультация. Проходила она в кабинете, отделка и убранство которого стоили, надо думать, несусветных денег. Доктор – в отличие от двух своих предшественников – выслушал меня внимательно и вроде бы поверил, что я и в самом деле могу убить мужа. Да, существует риск этого, сказал он. Я – потенциальная убийца. Я утратила власть над чудовищем и уже не могу загнать его обратно в клетку.

И наконец со всевозможной деликатностью он осведомился, принимаю ли я наркотики.

Только один раз.

Он не поверил. Заговорил о другом. Мы обсудили конфликтные ситуации, в которые каждый из нас попадает ежедневно, а потом он все же вернулся к теме наркотиков:

– Вы должны доверять мне. Никто не останавливается на одном разе. Имейте в виду, что мы свято храним врачебную тайну. Я лишусь лицензии, если что-нибудь скажу об этом третьему лицу. Так что давайте начистоту – прежде чем назначить время следующей консультации. Поймите, не только вы принимаете или отвергаете меня как врача, но и я должен понимать, с каким пациентом буду иметь дело. Такова механика наших взаимоотношений.

Нет, повторила я. Я не употребляю наркотики. Закон не нарушаю и сюда пришла не затем, чтобы лгать. Я просто хочу как можно скорей решить проблему, пока она не причинила вреда тем, кого люблю и кто рядом.

На его красивом лице с бородой появилось выражение глубокой убежденности. И прежде чем ответить, он кивнул:

– Вы накапливали это напряжение годами, а хотите избавиться от него за ночь. Так не бывает. Ни психиатрия, ни психоанализ такого не умеют. Мы ведь не шаманы, которые магическими пассами и заклинаниями изгоняют злого духа.

Он, конечно, говорил с насмешкой, но подал мне замечательную мысль. А на помощь психиатров я решила больше не рассчитывать.

* * *

Post Tenebras Lux. После тьмы – свет.

Я стою перед старинной городской стеной, превращенной в монумент стометровой длины: высеченные из камня внушительные фигуры четырех мужчин окружены другими, помельче. Одно изваяние чуть выдвинуто вперед: бородатый человек держит в руках то, что в ту эпоху было оружием пострашнее нынешнего пулемета. Библия.

Стоя в ожидании, я думаю: если бы этот бородач посередине жил в наши дни, все – главным образом, французы, но и вообще католики всего мира – называли бы его террористом. Методы, которыми он внедрял и проводил в жизнь высшую в своем понимании истину, приводят на память извращенную тактику Усамы Бен Ладена. И тот, и другой преследовали одинаковую цель – создать теократическое государство, где все те, кто не исполняет Закон Всевышнего, беспощадно караются.

И тот, и другой, ни минуты не колеблясь, развязывали террор для достижения своих целей.

Этого человека звали Жан Кальвин, и полем его битвы была Женева. Сотни людей были осуждены на смерть и казнены здесь. Не только католики, отваживавшиеся сохранять веру предков, но и те ученые, которые в поисках истины и средств исцеления от разных болезней отказывались от буквального прочтения Священного Писания. Одним из жертв стал знаменитый Мигель Сервет, который открыл легочный круг кровообращения и был за это сожжен на костре.

Справедливо и правильно карать еретиков и хулителей веры. Карая их, мы не становимся соучастниками их преступлений. (…) Здесь нет воли человеческой, здесь глаголет Господь. (…) И, следовательно, если Он потребует от нас чего-то столь же важного, чтобы доказать, что мы воздаем Ему должное и служение Ему ставим превыше любых соображений человеческих, да не будут пощажены нами ни близкие, ни кровные, да будет отринута всякая человечность, коль скоро идет битва во славу Его.

Разрушение и смерть коснулись не одной Женевы: апостолы Кальвина (вероятно, это их изображают изваяния поменьше) несли его слово и его нетерпимость по всей Европе. В 1566 году в Голландии было разрушено несколько соборов и казнено много «мятежников» – то есть тех, кто исповедовал другую веру. Огромное количество произведений искусства погибло в огне: это называлось «борьбой с идолопоклонством». Значительная часть мирового культурного и исторического наследия была уничтожена и погибла навсегда.

А сегодня моим сыновьям в школе объясняют, что Кальвин – это великий просветитель и мыслитель, «освободивший» нас от католического гнета. Революционер, которому и грядущие поколения будут воздавать дань глубокого уважения.

После тьмы – свет.

Что творилось в голове этого человека? Страдал ли он бессонницей после того, как узнавал, что целые семьи вырезаны, что детей разлучают с родителями и что городские улицы залиты кровью? Или он был так непреложно убежден в своем предназначении, что места сомнениям не оставалось?

Считал ли он, что любовь может оправдать все, им содеянное? Ведь и я мучительно размышляю об этом же, и это – корень моих теперешних мучений.

Доктор Джекил и мистер Хайд. По свидетельству современников, Кальвин в обыденной жизни был добрый человек, способный следовать словам Иисуса и выказывать удивительное смирение, граничившее с самоуничижением. Его боялись, но любили – и этой любовью он умел воспламенять огромные массы народа.

Поскольку всем известно, что историю пишут победители, сейчас о его зверствах не вспоминают. Сейчас его воспринимают как лекаря, врачевавшего души, как великого реформатора, как человека, спасшего наш народ от католической ереси со всеми ее ангелами, святыми, приснодевами, с ее золотом, индульгенциями и мздоимством.

Мои размышления прерывает тот, кого я здесь поджидаю. Это кубинский шаман. Объясняю ему, что убедила моего шефа напечатать материал о нетрадиционных средствах борьбы со стрессом. Деловой мир в изобилии населен людьми, которые то проявляют редкостное великодушие, то в следующую минуту срывают злость на тех, кто не может им ответить. Люди делаются все менее и менее предсказуемыми.

К психиатрам и психологам – длинные очереди: они не в состоянии принять всех страждущих. А те не могут месяцы или годы ждать излечения своей депрессии.

Кубинец слушает молча. Спрашиваю, можем ли мы продолжить беседу где-нибудь в кафе – не разговаривать же на улице, тем более что уже довольно прохладно.

– Туча, – говорит он, согласившись на мое предложение.

Знаменитая женевская туча висит над городом до февраля – марта, и мистраль лишь изредка отгоняет ее: небо очищается, но температура падает.

– Как вы узнали про меня?

Рассказал человек из службы безопасности газеты. Главный редактор хотел, чтобы мы взяли интервью у психологов, психиатров, психотерапевтов – но ведь это уже было сто раз: сколько же можно? Надо что-то новенькое, свежее, вот и решили обратиться к нему.

– Соглашусь при условии, что вы не будете называть мое имя. То, чем я занимаюсь, не покрывается социальной страховкой.

Подозреваю, что на самом деле он хотел сказать: «То, чем я занимаюсь, – незаконно».

Говорю без умолку уже минут двадцать, стараясь, чтобы он освоился, однако кубинец все это время не сводит с меня изучающего взгляда. Он приземистый, смуглый, седеющий. На нем строгий костюм и галстук. Вот бы не подумала, что шаманы одеваются так.

Заверяю, что все, им рассказанное, будет сохранено в тайне. Нам просто любопытно узнать, многие ли прибегают к его услугам. Насколько я знаю, он наделен даром исцелять.

– Нет, это не так. Не наделен. Исцелить может только Господь.

Ладно, спорить не стану. Но ведь всегда встречаем такого, кто вдруг начинает вести себя странно – или непривычно. И всякий раз гадаем: что случилось с человеком, которого вроде бы знали так хорошо? Отчего он стал таким агрессивным? Что это? Стресс?

А на следующий день он вновь – такой, как всегда. Успокаиваемся, расслабляемся – но лишь до тех пор, пока он внезапно не выдернет у тебя ковер из-под ног в ту минуту, когда ты меньше всего этого ожидаешь. И на этот раз ты спрашиваешь себя не что с ним случилось, а – что ты сделал не так?